автор перевода:
Турбина Н.В., психоаналитик
Из книги «От педиатрии к психоанализу» (1955-1956)
Участвуя в Коллоквиуме о трансфере, я обсуждал бы особенный аспект этой темы, касающийся влияния, которому подвержена психоаналитическая практика из-за новой манеры понимания помощи, оказываемой маленькому ребенку. Впрочем, эта концепция сама по себе вытекает из аналитической теории.
История психоанализа показывает нам, что часто психоаналитическая метапсихология начинает применяться только спустя время. Фрейд смог сформулировать теорию первого периода аффективного развития индивида в то время, когда она применялась только в лечении избирательных невротических случаев. (Здесь я ссылаюсь на творческий период Фрейда между 1905 и 1914гг).
Так теория первичных процессов, первичной идентификации или первичного вытеснения появляется в аналитической практике только тогда, когда аналитики стали с большим, чем другие, уважением относились к сновидению и психической реальности.
Спустя время мы можем сказать, что случаи были тщательно отобраны и способствовали процветанию анализа, если, начиная с самого начала его жизни, больной получал надлежащую в раннем детстве заботу. Эта с самого начала достаточная адаптация к нуждам позволяла Я индивида формироваться, и аналитик мог тогда считать пройденными эти первые этапы строительства Я. Таким образом, аналитики могли действовать так, как будто бы первая еда была первым опытом маленького ребенка и как если бы объектные отношения между матерью и ребенком, включающие этот опыт, были первыми значимыми отношениями. Эта позиция была, возможно, удовлетворяющей аналитика в его практике, но она не была таковой для наблюдателя, непосредственно наблюдавшего за маленькими детьми, о которых заботится мать.
В это время теория наощупь приближалась к более глубокому пониманию отношений мать-дитя, и в итоге термин «первичная идентификация» отсылает к еще не дифференцированному окружению того, кто в дальнейшем станет индивидом. Если мы посмотрим на мать, которая держит своего ребенка вскоре после рождения, или также на ту, которая вот-вот родит, мы тут же поймем, что существует другая точка зрения - ребенка рожденного или рождающегося. Исходя из нее, можно сказать или то, что младенец не появился и, как следствие, еще не дифференцирован, или сказать то, что процесс дифференциации запущен, и то, что существует абсолютная зависимость от непосредственного окружения и его поведения. С этого момента становится возможным изучение и использование новым и эффективным способом этой существенной части ранее созданной теории в психоаналитической работе, то ли в терапии пограничных случаев, то ли во время психотических фаз или эпизодов, которые случаются в период анализа невротиков или нормальных людей.
Эта работа расширяет концепт трансфера, поскольку в момент анализа этих фаз Я пациента не может быть рассмотрено как нечто существующее: пациент, стало быть, не может в это время развить невроз переноса, т.к. для этого необходимо, чтобы Я существовало, чтобы оно к тому же было неповрежденным, способным сохранить свои защиты против тревоги, исходящей от влечений, после того, как эти влечения были им приняты.
Я пытаюсь говорить о состоянии, которое существует в момент, когда процесс развития позволит появиться первичной идентификации. Прежде всего, это абсолютная зависимость. Существует два возможных исхода: или же адаптация окружения к потребностям будет достаточной для того, чтобы сформировалось Я, которое однажды сможет реализовать в жизни влечения Оно, или же адаптация окружения окажется недостаточной, и тогда здесь не будет никакого формирования аутентичного Я, а наоборот, будет наблюдаться формирование ложной самости (pseudo-self), которое является результатом бесчисленных реакций на череду ситуаций несостоятельности адаптации.
Мне хотелось бы здесь упомянуть статью А.Фрейд «О расширении показаний к психоанализу» (1954). Окружение тогда, когда оно хорошо адаптировалось к этой ранней стадии, не ощущается, даже не распознается, и поэтому на этой первичной стадии нет никакого ощущения зависимости, но тогда, когда среда в своей роли терпит неудачу и не способствует активной адаптации, это автоматически фиксируется, это репрезентирует дефект в ощущении непрерывности существования, которое, в случае, если бы не было такого прерывания, привело бы к появлению Я человеческого существа на пути к дифференциации.
Здесь могут быть чрезвычайные случаи, где мы не находим ничего, кроме череды реакций недостаточности в адаптации окружения в ходе этого критического периода, когда проявляется первичная идентификация. Уверен, что это состояние совместимо с жизнью и психическим здоровьем. В случаях, которые служили опорой в моей работе, есть те, где истинная самость замаскирована, защищена ложной. Эта ложная самость, без сомнений, существует как аспект истинной. Она ее скрывает и защищает, реагирует на несостоятельность адаптации и устанавливает схему, соответствующую схеме несостоятельности окружения. Таким путем истинная самость не приводится в действие и консервирует ощущение непрерывности существования. При этом спрятанная истинная самость страдает от обеднения из-за нехватки опыта.
Ложная самость может достигать обманчивой интеграции, т.е ложной силы Я, конституированной, отталкиваясь от модели, обеспеченной окружением и средой благоприятной и защищающей, поэтому нельзя сказать, что изначальная материнская несостоятельность обязательно порождает общую нехватку заботы о ребенке. Однако, ложная самость не может создавать опыт жизни и ощущение себя реальным.
В благоприятном случае ложная самость определяет неизменное материнское поведение по отношению к самости истинной и удерживает неразрывно истинную самость как мать держит своего младенца, как только начинается различение, в момент, когда появляется первичная идентификация.
В работе, о которой я докладываю, аналитик следует базовому принципу психоанализа: что важно, так это бессознательное пациента, и это то единственное, что нужно исследовать. Занимаясь регрессивной тенденцией, аналитик, - если он не хочет давать указаний, чтобы это не привело к нарушениям его роли как аналитика, - должен быть готов следовать за бессознательным пациента. Я обнаружил, что нет необходимости отклоняться от роли аналитика, и что возможно в такой категории случаев руководствоваться бессознательным пациента так же, как и в анализе неврозов. Но при этом существуют определенные различия в работе с этими двумя категориями случаев.
Когда мы имеем дело с неповрежденным Я, и когда аналитик может рассматривать в качестве приобретения любые первичные элементы заботы о ребенке, аналитическая ситуация оказывается менее значимой в сравнении с интерпретативной работой (под ситуацией я подразумеваю целый комплекс различных деталей, касающихся ведения анализа). Существуют при этом некоторые базовые правила ведения обычного анализа, которые в большей или меньшей степени приняты всеми аналитиками.
В описываемой мной работе аналитическая ситуация становится более важной, чем интерпретация. Имеет место поворот в противоположном направлении.
Поведение аналитика, которое само составляет часть того, что я назвал аналитической ситуацией, - если этого достаточно в области адаптации к нуждам, - постепенно начинает переживаться пациентом как надежда, надежда увидеть, как истинная самость становится способной принять неизбежные риски в своем становлении в жизни.
В конечном счете ложная самость помещается в аналитика. Это период серьезной зависимости и настоящего риска, и пациент действительно пребывает в это время в состоянии глубокой регрессии (я под этим понимаю возврат к зависимости и примитивному процессу развития). Вместе с тем, это очень болезненное состояние, поскольку пациент осознает риски, которым он подвергается, в то время, как маленький ребенок на этом примитивном этапе остается в бессознательном состоянии. В некоторых случаях столь важная часть личности пациента оказывается погруженной в то, что должно быть пережито на этом этапе. Подобные процессы в случаях, где проблемы более или менее ограничены продолжительностью аналитического сеанса, изучены немного лучше.
Характеристикой трансфера в этой фазе является то, что мы должны позволить прошлому пациента стать настоящим. Эту идею развивает г-жа Sechehaye в своей книге, для которой она выбрала название «Символическая реализация». В качестве невроза переноса прошлое входит в кабинет. Более точно было бы сказать, что в этом типе работы настоящее отсылает в прошлое и становится прошлым. Аналитик т.о оказывается противопоставленным первичному процессу пациента в кадре, даже там, где этот процесс имел свою первоначальную значимость.
Хорошая адаптация аналитика будет в точности производить искомый эффект, это означает, что главное рабочее поле подвергнется модификации, которая позволит пациенту перейти от ложной самости к истинной. Пациент находит т.о впервые в своей жизни возможность развивать Я, интегрировать его, начиная с самого ядра, утвердить его в качестве телесного Я, а также добровольно отказаться от внешнего окружения, инициируя отношения с объектами. Впервые Я может проживать влечения Оно и делая это, чувствовать себя реальным, реальным даже тогда, когда Я перестает ощущать влечения. Начиная с этого момента можно наконец разворачиваться к классическому анализу защит Я против тревоги.
Постепенно пациент становится способным использовать успешную адаптацию, хоть и несколько ограниченную аналитиком, т.о его Я понемногу может восстановить в памяти изначальную несостоятельность окружения, которую оно зафиксировало и которая всегда здесь, всегда наготове.
Эта несостоятельность в свое время стала причиной разрыва в ощущении непрерывности существования и, сказать, что терапия преуспела, можно тогда, когда пациент становится способным выражать свою злость, обнаруживая несостоятельность первичного окружения. Только когда пациент находится здесь [ощущает себя существующим в данный момент[1]], он способен начать подвергать реальность испытанию. Кажется, что нечто вроде первичного вытеснения срабатывает так, что упомянутые травмы оказазались к услугам терапии.
Способ, которым производится изменение – это переход от опыта разрыва к опыту злости, и это то, что особенно меня интересует. Здесь я с удивлением констатировал, что пациент использует проколы аналитика! Всегда существуют проколы, поскольку фактически мы не стремимся к идеальной адаптации. Я сказал бы, что это менее опасно – совершать ошибки с такими пациентами, чем с невротиками. Некоторые будут удивлены, как и я сам, увидев, что крупное упущение может остаться практически без последствий, тогда как маленькая ошибка в суждениях может иметь тяжелые последствия. Секрет состоит в том, что несостоятельность аналитика может быть использована как несостоятельность из прошлого и должна быть проинтерпретирована как таковая. Эта несостоятельность – это то, что пациент может ощущать и описывать и по отношению к которой он может выражать сейчас свою злость. Необходимо, чтобы аналитик был способен использовать свои собственные несовершенства под углом тех значений, которые они имеют для пациента, и если это возможно, обосновывать каждое из них, даже если это предполагает с его стороны необходимость изучения собственного контр-трансфера.
На этом этапе аналитической работы то, что было бы названо сопротивлением у невротического пациента, каждый раз указывает на то, что аналитик сделал ошибку или что он придерживался неудачной тактики. В реальности сопротивление сохраняется до того момента, пока аналитик не обнаружит этого прокола, не попытается его объяснить, чтобы в итоге воспользоваться им в качестве ресурса терапии. Если же он защищается, то пациент теряет возможность ощутить злость по отношению несостоятельности из прошлого в момент, когда впервые его злость стала возможной. Здесь имеет место существенное отличие с работой аналитика, работающего с невротическим пациентом, чье Я не повреждено. Именно здесь мы понимаем смысл утверждения, что всякий неудавшийся анализ репрезентирует несостоятельность не пациента, а аналитика.
Такая работа многого требует от аналитика. Фактически, он должен продемонстрировать свою чувствительность к потребностям пациента, всякий раз желая обеспечить наиболее благоприятную ситуацию, чтобы на эти потребности ответить. Но в любом случае аналитик не является матерью пациента. Вместе с тем, аналитик обязан искать свои ошибки, как только появляются сопротивления. И только путем использования своих собственных промахов в ходе таких периодов он осуществляет наиболее важную часть терапии, а именно ту, которая позволяет пациенту ощутить впервые злость по отношению к небольшим деталям этого провала адаптации окружения, ставшим в свое время причиной разрыва в аффективном развитии. Это также та часть терапии, которая освобождает пациента от его зависимости в отношениях с аналитиком. Таким путем негативный трансфер «невротического» анализа оказывается замещенным объективной злостью на несостоятельность аналитика так, что в этом состоит еще одно важное отличие между феноменами трансфера в двух видах работы.
Мы не должны стремиться к осознанию наших успехов в адаптации, поскольку на глубоком уровне они не переживаются как таковые, даже если мы не можем обойтись без теории, которую мы разрабатываем в ходе наших обсуждений. Если наше понимание потребностей пациента ограничивается тем, что он нуждается в том, чтобы быть интеллектуальным, вместо того, чтобы сосредоточиться на дуализме психика-сома, наша работа неизбежно окажется подтасованной.
В моей практике я доказал, во всяком случае себе самому, что анализ одного типа не исключает другого. Иногда приходится переходить от одного к другому и опять возвращаться назад в соответствии с бессознательным процессом пациента. Тогда, когда та специфическая работа, о которой я пытался сказать, будет завершена, все естественным образом придет к обычной аналитической работе, что означает анализ депрессивной позиции и невротических защит пациента, у которого имеется Я, Я неповрежденное, Я способное проживать свои влечения Оно и принимать последствия этого. Остается изучить в деталях критерии, которые позволяют аналитику выявить момент, когда он должен будет использовать переход от одного к другому и уметь признать появление потребности, которая была описана выше, на которую необходимо ответить через действительное приспособление, по крайней мере - ее засвидетельствовать. Аналитик не перестанет тогда удерживать в голове постоянное присутствие концепта первичной идентификации.
Подробнее о ПРОГРАММЕ СПЕЦИАЛИЗАЦИИ: http://psyclinic.org.ua/
[1] Комментарий переводчика
Comments